Мораль такова. Эй, Купер, как дела ?- Все супер

Есть кто из пользователей на Лабе? Я бы с вами связался, у меня есть просьба.

Yezz Thread написал(а):

Знаю что ты зайдешь на форум и высылаю тебе пищу для размышлений.

Пошел бы в милицию занимался бы тем же самым​

Нажмите для раскрытия...

Там изначально понятно было, кто штрих на хате и что развязка будет именно аткой +/-. Такой себе фильмец. А вот первый да, первый сильный)

Когда она переехала в Днепр, устроилась в наркодиспансер. Первое что будущая мед.сестра видела- это "лисичку", то есть колючую проволоку. Это напоминало тюрьму или сизо, тк КПП с к на входе было не с проста. Но заведующий нового отделения не вписывался в эту обстановку. Он не напоминал и заведующего — сверхмолодой доктор. Заведующий врач сказал: «Вы не боитесь работать с наркоманами?» Она ответила: «Но ведь вы же работаете. Почему я должна бояться?»
Страха у меня, действительно, не было. О наркомании я имела весьма смутное представление. И не думала, что наркоманы так уж сильно отличаются от алкоголиков, которых я раньше колола витаминами. Словом, я лезла в воду, не зная броду, так же, как и другие медсестры и санитарки: доктор Саута нарочно отбирал персонал, который раньше не имел дела с наркоманами и не успел обзавестись набором негативных «профессиональных привычек».
Оказалось, что работать с наркозависимыми больными — очень сложно. В процессе работы пришлось многому учиться. Помню, все мы — медсестры и санитарки — не могли понять, как это такие «хорошие» наркоманы, которые только что смотрели на тебя такими чистыми и невинными глазами, делают у тебя за спиной такие гадости. Всем приходилось не однажды обжигаться на лжи. Мы долго учились не верить пациентам на слово. Это было очень трудно. В моем представлении больной — это человек, которому надо помогать, выполнять его просьбы, оказывать всяческое содействие. Как можно отказать больному? Здесь оказалось все наоборот.
Бывало, придет к тебе в кабинет эдакий ангел и скажет, что заведующий разрешил ему позвонить домой или выйти погулять во двор. Потом выясняется, что заведующий его и в глаза не видел. А мы торопились выполнять просьбы, «помогать». Каждое утро Леонид Александрович устраивал «разбор полетов». Мы обсуждали каждую ситуацию. Заведующий спрашивал: «Почему Вы выпустили его во двор?» Мы отвечали: «Но он сказал, что Вы разрешили!» — «Кто сказал: наркоман? Да для него нет ничего святого! Он глазом не моргнет, и наплетет, что мама умерла, жена бросила, а ребенок сидит дома один голодный! Вы должны научиться говорить им: «Нет»! Иначе будете игрушками в руках наркоманов!»
Леонид Александрович проводил специальные занятия для персонала, учил правильному ролевому поведению, объяснял, чем отличаются повадки наших пациентов от поведения обычных больных. Он ничего не навязывал, все объяснял. Анализируя какую-нибудь ситуацию, он спрашивал: «Как Вы думаете, если бы Вы поступили вот так, какой был бы результат?» Как это отличалось от того, что я делала прежде: запихнуть пациенту таблетку и проследить, чтобы он ее проглотил!
ЭлЭй учил правильно обращаться с пациентами, чтобы не нарваться на неприятность. Среди наших подопечных было много наркоманов со «стажем» и с судимостями, и заведующий старался обезопасить нас от возможных провокаций или агрессии. Он говорил: «Вас сможет защитить только «белый халат». Общаясь с больными, помните, что вы — медицинские работники. Не кричите, не грубите, чтобы не спровоцировать их агрессию. Не выполняйте незаконные просьбы. Между вами и ними всегда должна быть дистанция. Если вы будете постоянно помнить о том, что вы здесь для того, чтобы их лечить, вы не попадете в неприятную историю». Этому нигде не учили, и только сестры, прошедшие через наше отделение, получили такую «квалификацию».
Коллектив был небольшой и дружный. Случайные люди здесь долго не выдерживали — уходили. Оставались только те, кому действительно было интересно работать. Жили, как одна большая семья. И ЭлЭй был ее главой. Даже те, кто был старше его годами, приходили к нему за помощью и советом, и не только по служебным, но и по личным делам. Помню, одна медсестра спрашивала его: «Вы такой молодой, откуда вы все знаете?» Он никогда не кричал на сестер и санитарок, не ругал, даже когда было за что. Всегда говорил тихим ровным голосом, но от этого смущались еще больше, многие предпочли бы, чтобы он «наорал».
Сначала, до эксперимента, мы работали, как обычное отделение наркодиспансера. К нам направляли на принудительное лечение, многих больных доставляла милиция. Но уже тогда наше шестое отделение резко отличалось от остальных. У нас к каждому был индивидуальный подход: выслушать, понять, помочь. Больные очень ценили человеческое отношение. Бывало, что старшие, бывалые, «учили» малолеток, осаживали их за дерзости: «Знай, как себя вести! Если с тобой обращаются по-человечески — и ты веди себя вежливо!» Повидавшие жизнь уголовники порой бывали более благодарными, чем избалованные подростки.
Вскоре из больных стали выделяться первые люди, которые всерьез хотели менять образ жизни. Они старательно работали на группах, ловили каждое слово заведующего. Он с каждым занимался долго и с полной отдачей. И у нас стали происходить чудеса — пациенты действительно бросали наркотики. Выписавшись, они продолжали приходить в отделение, общались с Леонидом Александровичем, сестрами и санитарками, как с родными людьми. Это было очень приятно — видеть результат своей работы.
Потом Леонид Александрович уволился, и мы работали с другим доктором. Он работал, как и все в тогдашней наркологии: делал назначения, прописывал пациентам снотворное и ни во что особо не вникал. Но мы продолжали работать так, как нас научил доктор Саута. Нам так хотелось, чтобы он вернулся, и все было, как прежде.
LA jah снова возглавил наше отделение, когда утвердили программу государственного эксперимента. У нас появились новшества: ввели ставки «социальных работников» — людей из числа бывших пациентов, успешно преодолевших зависимость. С ними стали работать Виктор, Карина, Саша, Вадик. Сначала многие сестры и санитарки возмущались, что недавних наркоманов поставили на одну доску с персоналом. По инерции в них продолжали видеть больных, и это нередко приводило к конфликтам. Многие сотрудники не могли понять, за что социальным работникам «платят деньги»: они ведь ничего не делают, только разговаривают с пациентами. LA без устали улаживал все недоразумения, проводил совместные собрания, объяснял разделение обязанностей, роль каждого сотрудника в реабилитационном процессе.
Постепенно все стало на свои места. И не потому, что заведующий «уговорил» персонал, а потому, что сестры и санитарки сами увидели, что социальные работники оказывают пациентам реальную помощь. На смену раздорам пришло сотрудничество. Сестры, замечая, что с каким-нибудь пациентом происходит что-то странное, говорили об этом ребятам, те вмешивались, беседовали, и ситуация налаживалась. Со временем у нас появилась традиция вместе праздновать дни рождения. А ведь раньше никто и представить себе не мог, что можно сесть за один стол с наркоманом, пусть даже бывшим! Еще одна вещь, которая отличала наши застолья от обычных — отсутствие спиртного. В отделении, то есть уже в Экспериментальном лечебно-реабилитационном Центре, строго соблюдался сухой закон.
Эксперимент продолжался пять лет, и в Центре постоянно вводились все новые формы работы с пациентами. Появился спортзал, начали создавать рабочие места для выздоравливающих. Если раньше в нашей котельной работали жившие по соседству с диспансером пьяницы, теперь там стали работать наши бывшие пациенты, и мы сразу «ощутили разницу» — перестали мерзнуть. Потом открылась парикмахерская, художественная мастерская, маслоэкстракционный цех. Ребята очень хотели работать, назначение в ту же котельную воспринимали как выигрыш в лотерею. Это было необычно, никто в наркологии не верил, что наркоманы смогут работать! Даже соседи — сотрудники второго отделения, все время сомневались, что ребята у не колются, заглядывали им в глаза, старались уличить.
Наркология отыгралась на нас, когда закончился срок эксперимента. В областной наркодиспансер пришел новый главный врач и стал требовать выполнения графика койко-дней, госпитализации всех больных без разбора. ЭлЭй наотрез отказался работать в таких условиях и уволился. Вслед за ним ушли большинство социальных работников и психолог. Отделение резко изменилось. Стали брать всех пациентов без разбора. И хоть наше отношение к болным не изменилось, на лечебный процесс это уже не влияло. Новые врачи лечили по-новому, точнее — по-старому: таблетками.
Вскоре мы поняли, что здесь страшно работать: контингент неуправляемый, лечиться не хотят, колются прямо в отделении, дерутся. Если ЭлЭй всегда держал ситуацию под контролем, и, при необходимости, задерживался в отделении до позднего вечера, новые доктора уходили ровно в четыре, а персонал оставался один на один с агрессивными наркоманами, которые всеми силами старались уколоться. Работа стала не только опасной, она потеряла смысл. И все сестры со временем уволились.
Сейчас наши сотрудники работают в самых разных больницах. После «школы Сауты» нам под силу любая работа, лишь бы она была на пользу больному. Я устроилась в психиатрическое отделение военного госпиталя. У нас тоже бывают «платные» наркоманы. Их становится все больше, и они лечатся не только в наркодиспансерах, но и в обычных больницах.
Они часто общаеYTся друг с другом, каждый год собираются на день рождения ЭлЭя: никто не забывает его поздравить. Это напоминает встречу родственников, которых жизнь разбросала по разным городам: все целуются, обнимаются, расспрашивают о новостях. Думаю, если бы сейчас ЭлЭй снова позвал нас работать, согласились бы все — даже пенсионеры.
Помню, когда они еще работали все вместе, отделение хотели перевести в новое здание совсем в другом районе города. Врачей это не смущало — они жили в центре, они испугались, что будет трудно добираться. Заведующему предлагали сменить персонал, но твердо заявил, что без своих сотрудников никуда не поедет. Он, как никто, понимал, что лечение наркомании — очень тяжелая работа и очень сложный процесс. Оно возможно только в коллективе, где все единомышленники — от заведующего до новобранца.
И они не ошибались в нас — они любили свою работу. В отпуске успевали соскучиться. Отпуска у нас были длинные, и всегда интересно было вновь выходить на работу: идYT и думаYT, что там еще нового? А как приятно было видеть ребят, которые у нас выздоравливали! Если какая-нибудь медсестра или ЭлЭй по дороге на работу встретит бывшего пациента, разговоров хватит на полдня, не успокоится, пока всем не расскажет: «Видела Васю. Шел на работу. Одет чисто, аккуратно. Всем передавал привет!» Каждого «Васю» мы помнили и радовались его успехам. Ради этого стоило работать!

Читал, читал, заебался. В чем суть? давай в двух словах

Fly_with_me написал(а):

Читал, читал, заебался. В чем суть? давай в двух словах

Нажмите для раскрытия...

Люби жизнь